Барвинок - Страница 5

— Вон пошла!

Горько мне стало, что правду приходится вытаскивать, мертвых тревожить. Поднялась с лавки, кивнула, к двери направилась, но возле порога застыла, обернулась.

— Уж простите, пане, но неужто подарков дорогих у дочки не замечали? Ведь сами сказали про…

— Уходи, а то зарублю!

Уже за порогом вспомнила, что хотела спросить, где могилка Марыськи, но возвращаться не хотелось. А когда за ворота выходила, с хлопцем столкнулась. Статный, голубоглазый, он стоял словно вкопанный, на хату тоскливо смотрел, но зайти не решался.

— Здоров будь, хлопец. Чего в хату не идешь?

Он взглянул на меня сумрачно, темноволосой головой покачал, и меня словно обожгло — ведь до дрожи похож на олийника!

— Тебя звать как? Ты ведь сын пана Бунчука?

— Василь, — кивнул хлопец, потом вздохнул, развернулся и прочь пошел.

— Обожди, — кинулась я его догонять. — Покажи мне, где могилка Марыськи.

Запнулся он на ровном месте, меня кажется впервые по-настоящему увидал, спросил удивленно:

— Тебе зачем? Ты кем ей была? Подружкой? Так отчего спрашиваешь, знать должна.

— Не так все, — начала я, под его шаг торопливый подстраиваясь. — Меня староста разузнать все заставил. Потому что на ярмарке дела странные твориться начали, купцы утопленницу видели, сказывают, что Марыська то была.

— Брехня это! — он даже шагу не замедлил.

— Василь, а скажи, какой Марыська была? — не унималась я, торопясь узнать побольше, пока есть возможность.

— Красивой она была, — в сердцах он сказал. — А люди такого не прощают. Завидовали ей, злобой исходили. А она даже радовалась, что завидуют. Глупая была!

— А отчего топиться полезла? — поддела я хлопца.

— Не топилась Марыська! — он так резко остановился, что я на него налетела. — Это тоже брехня! Даже после ее смерти все уняться никак не могут! Вот ведь мертвую — и ту оболгали! Найду, кто слухи распускает, — своими руками удавлю!

Светлые глаза потемнели, на меня уставились.

— А старосте какое дело до Марыськи? Чего он вдруг тебя прислал?

— Я ж говорю, купцам утопленница являться стала, к себе тащит, а ему убыток с того. Виданное ли дело, уже второй купец душу богу отдал. А сегодня с утра вон даже пану Потоцкому она привиделась.

— Тоже брехня! — отмел он мои слова, словно листья сухие, дальше зашагал.

— Да подожди ты! Василь, а скажи, если сестра твоя не сама потопла, то кто ей помог в этом?

— Да кто б посмел? — слово в слово за батьком повторил он. — Знали все, что за сестру глотку перегрызу, а мне-то за это ничего не будет, пану верно служу.

Отшатнулась я от хлопца.

— Да неужто ты в панские гайдуки пошел? А разве батько твой?.. — тошно мне сделалось, что сын казака мог ляхам продаться, гордость и волю на службу шляхтичам променять.

— А нет у меня батьки, — горько сказал Василь. — Проклял меня старый казак, как узнал.

В соседней хате шумно было, девки и бабы замужние по двору сновали, подметали, деревья лентами украшали, никак к свадьбе готовятся. Ближе подошла, поздоровалась. Рябая девка к тыну подошла, узнала я ее сразу, Оксанка, дочка старосты. Губы поджала, худую косу нервно подергала, на меня зло взглянула:

— Тебе чего надобно, Христинка?

— К свадьбе готовишься? — улыбнулась я. — В хату пустишь? К батьке твоему дело есть.

Посторонилась Оксанка, во двор пропуская. Но я не спешила к старосте, интересно мне стало.

— Говорят, замуж за Степана Кривошея собираешься?

— А тебе какая забота?

— Так говорят, на другой собирался жениться. И года не прошло с ее смерти, а вы уже о свадьбе сговорились.

— Так ты батька спроси. Это он сговаривался, — буркнула Оксанка и надулась.

— А ты замуж разве не хочешь?

Девка с лица спала и как-то сникла.

— Боязно мне. У Кривошея жена умерла, а потом и невеста. Может, сглазил его кто? Слушай, Христинка, уговори батька? Не хочу я за него замуж!

Задумалась я крепко, а Оксанка меня уговаривать начала, за руки цепляется, словно утопающая. Тьфу ты!

Старосту я в хате застала, поклонилась и поздоровалась.

— Челом тебе, пане. Вопросы имею, по поводу Марыськи.

— А с ней чего? Ты бы лучше купцами занималась. А ну как еще кто богу душу отдаст!

— Пане староста, сами ведь просили с чертовщиной разобраться. А как с ней разобраться, если неведомо, что с Марыськой случилось. Сама утопла нечаянно, или помог кто…

Староста чарку недопитую на стол поставил, руками всплеснул, на меня уставился:

— Дык ведь сама она пошла топиться, что ж тут неясного!

— Отчего так решили? Не было у нее причины в воду лезть. Про свадьбу было договорено, жених ей был люб, завидовали все счастью, а она в воду лезть? Уж простите, не поверю, пане Горобець!

Староста помолчал немного, ус пожевал, крякнул смущенно и выдал:

— Порченая она была. С купцами заезжими баловалась. Все на хуторе про то судачили, только батько все слепой ходил. Может, поняла, что Степка после свадьбы, как узнает, так и прибьет сразу, вот и решилась — в омут?

Я покачала головой.

— Неужто Марыська не смогла бы мужу голову задурить? Не верю. Думаю, что помог ей кто-то. А теперь утопленница за душегубом приходит и ищет его…

Староста с лица осунулся, посерел весь.

— Что ж теперь делать? Ведь разорюсь! Как пить дать — разорюсь!

— На приданное дочке не разорились же? И не страшно вам Оксанку-то замуж выдавать за жениха Марыськи? А ну как и за ней придет?